Інтерв'ю

В чистилище с двумя кольтами: интервью с группой Zwyntar

16.10.2016

У нас была электрогитара, банджо, стиральная доска, барабан и целое множество примочек всех сортов и расцветок, а также ковбойские шляпы, коровий череп, целый паб пива и полный зал друзей. Не то, чтобы это был необходимый запас для саузерн-вечеринки, но если начал играть американу – становится трудно остановиться. Единственное, что вызывало у меня опасение – это каверы. Ничто в мире не бывает более беспомощным и безответственным, чем каверы на Джонни Кэша. Я знал, что рано или поздно мы сыграем и их.

Концертный анонс группы Zwyntar

Что получится, если смешать две совершенно разные на первый взгляд культуры – американскую и украинскую? А если бросить в один котел кантри и готику, приправить фольклорной архаичностью, а затем добавить авторскую песню и щепотку шаманизма? Когда несколько сильных творческих личностей собираются вместе, чтобы говорить необычным языком о необычных вещах, они высвобождают необузданную стихийную силу, и результат их совместных трудов может быть ошеломляюще непредсказуемым. Знакомьтесь – перед вами киевская группа Zwyntar.

Однажды парень по имени Эрик, руководивший первой и единственной на то время украинской дарк-кабаре группой The Kubrick Cats, увлекся Америкой. Больше всего его привлекала темная и депрессивная сторона культуры: мрачные истории Мелвилла и Стейнбека, так называемое альт- и дарк-кантри и все то, что обычно называют американской готикой. Одновременно Эрик влюбился в банджо – и дальнейший творческий путь был практически предопределен.

Саша (вокал, том-том), фото Тобермори

Между закрытием The Kubrick Cats и появлением Zwyntar прошло немало времени, но в конце концов, минуя различные варианты составов и инструментария, из хаоса и поисков родился оптимальный полуакустический ансамбль: банджо, электрогитара, бас, стиральная доска, том-том и замогильные голоса. Финальным аккордом в группу влилась Саша Кладбище, скальд и путешественник по другим мирам, и дальше творческий процесс пошел как по маслу.

Как наиболее точно описать музыку Zwyntar? С одной стороны – это безусловное темное кантри, пропитанное североамериканской экзотикой: пыльные дороги и простреленные шляпы, монстры и мертвецы, охота на человеческие души и неотвратимость возмездия. С другой – мрачноватый привкус украинского текста и неожиданно прорывающаяся народная вокальная манера. Все это пронизано характерным звучанием банджо и скрежетом стиральной доски, будто кто-то прямиком из гроба роет себе ногтями путь наружу. Страшно? Отнюдь.

О том, как говорить универсальными символами, преодолевать страх смерти и органично соединять мифологию разных континентов, рассказывают сами музыканты группы Zwyntar – Эрик, Саша и Дивуар.

Эрик: У моей предыдущей группы The Kubrick Cats была песня Американская готика, и в ней был такой посыл – не нужно наряжаться в черные тряпки, чтобы понять, как все вокруг готично, мрачно и плохо. Скажем, вышел ты на задний двор – а там десять лет назад женщину закопали. Дело не только в том, что это труп и насилие – мы фактически все время ходим по мертвым телам. Увядание и тление пронизывают все, и это странно и необычно.

На наших концертах часто заметно недоумение: публика приходит послушать веселое кантри, а попадает во мрак. И через какое-то время, так и не придумав, что же делать с этой музыкой, люди начинают плясать.

Нам нравится занимать незанятую нишу, потому что можно делать все что угодно. Тебе не на кого опереться, но никто тебя не раскритикует. Мне бы хотелось оставить по себе след, сыграть так, как еще никто не играл. Знаете ведь, музыкальные жанры и стили развиваются циклически, по спирали, и каждый стиль, который проходит такой виток эволюции, возвращается к своим истокам, но берет что-то у всех остальных. Поэтому быть единственным в своей нише, например, в стране – это уникальный шанс использовать то, что ты хочешь, из других стилей. Может на следующем витке кто-то возьмет что-то от нашего стиля, и так до бесконечности, пока вселенная не схлопнется.

Эрик: Каждый день у меня рождаются фразы, отдельные из которых можно использовать. Как волна, которая накатывает и уходит, оставляя на берегу камешки. Вокруг той или иной фразы строится ощущение, и после этого я начинаю задумываться – то ли это, о чем я действительно хочу сказать. Если да, я стараюсь делать из этого песню.

Дивуар: Мы предпочитаем интуитивно понятные образы, которые не нужно чрезмерно вербализировать и разжевывать слушателю.

Саша: Беспроигрышный вариант в любом виде творчества – использовать архетипы. Людям, воспринимающим песню, нужно себя с кем-то ассоциировать – с героем ли, злодеем или наблюдателем, экстраполировать содержание на свою жизненную ситуацию. Этим мне и нравятся тексты Эрика, они очень архетипичны. Все понимают, о чем речь, хотя ничего конкретного не сказано и не названо.

Эрик: В песне Черное дерево главный герой – негритенок, который по дороге домой видит дерево и белого человека на нем. Человек подзывает негритенка к себе, и когда тот подходит, выдергивает из него душу. На самом деле в моих текстах можно вычислить универсального лирического героя: он слегка депрессивен, и ему как-то зачастую не везет. Но все-таки всегда есть шанс на спасение.

Дивуар: Я больше воспринимаю мистику как некую фантастику, призванную подчеркнуть реальность. Но мне нравится иррациональность, запредельно ненормальные вещи, которые всеми персонажами истории воспринимаются совершенно нормально.

Изображение и перевод – http://retablos.livejournal.com/589892.html

Эрик: Еще я часто черпаю идеи из ретабло. Когда с мексиканцами-католиками случается экстраординарное событие, они рисуют картиночку, на которой изображено это событие, и жертвуют ее в церковь. Часто это что-то обычное, вроде “Меня чуть не сбила машина, благодарю Деву Марию Гваделупскую за то, что спасла меня из-под колес”. Но бывают и нездоровые истории – “Мы с кузеном Карлосом три дня бухали на кладбище, а потом за нами погнались скелеты” или “мою корову украло НЛО”. И картинка соответствующая. Но самый мой любимый сюжет – про Раульчика. Там мужчина в развевающемся розовом женском пеньюаре метлой выгоняет летучих мышей из дома и благодарит за помощь Деву Марию. “Я живу один, и я слабенький, а они очень сильно напугали меня, поскольку я с самого детства гей. Но ты помогла мне.”

Эрик: Еще у нашей группы есть собственное магическое существо по имени Бяша.

Дивуар: Бяша во многом говорит о группе, это одновременно и смешно, и очень-очень страшно, хтонический ужас.

Эрик: Это совершенно лавкрафтианская история, точнее, тургеневская. Есть у Тургенева произведение “Бежин луг”, в котором барин ночью теряется в своих владениях и выходит на группу ребятишек, сидящих у костра. Детишки травят страшные истории про утопленников и другие ужасы, и это все на письме воспринимается как страшный фольклор про гроб на колесиках, красную руку и зеленые глаза. Но один из этих эпизодов так западает в душу, что как только его вспоминаешь, сразу чувствуешь холодок по спине.

По дамбе, на которой утопленник похоронен, едет мужик на лошади. Вокруг темно, ему страшно, ветер завывает… И тут он видит на дамбе барашка. Ему это все кажется необычным – вокруг никаких овец нет, и тут маленький беленький барашек в таком странном месте. Лошадь его вдруг начинает храпеть, закусывать удила и вырываться, а мужик ее успокаивает, ну и думает – надо бы этого барашка забрать, пропадет ведь. И вот он, вопреки страху, берет барашка на седло, а лошадь начинает еще сильнее вырываться и пену пускать. А барашек оборачивается и смотрит мужику в глаза, чего животные обычно не делают. И тогда мужик, успокаивая барашка, а больше себя, гладит его и говорит ему “Бяша, Бяша”. А барашек смотрит на него и вдруг говорит в ответ: “Бяша, Бяша”…

Саша: Так что у нас теперь есть поговорка внутри группы – “Шла Бяша по шоссе и сосала кости”.

Эрик: Кроме того, что этот эпизод не очень характерен для русской литературы, он еще и пересекается с негритянскими рассказами. Настоящая американская готика, только с барашком вместо колдунов вуду и зомби. Такие странные истории часто возникают в сельскохозяйственном обществе, когда человек видит что-то необычное в своем привычном окружении. У кого-то родился двухголовый теленок – значит, земля проклята, ее нужно переосвятить.

Наташа (washboard), фото Тобермори

Саша: Кто-то из мастеров ужасов говорил, что страшно – это не когда оборотень лезет в окно, а когда посреди улицы в асфальт воткнуты карандаши. Почему посреди улицы? Почему Бяша говорит человеческим языком? И в украинской мифологии, в большей степени, чем в русской, очень много параллелей с американской – деревенские забобони, которые не были вытравлены ни коммунизмом, ни ничем другим. И вроде бы как все понимают, что это неправда, но в глубине души все равно верят и боятся.

Эрик: Здесь все-таки было побольше свободы, а именно свободомыслие способно породить подобные истории.

Саша: Не стоит забывать, кстати, что американская культура – это в целом смесь кельтского и африканского наследия, так что в целом все эти страшилки имеют какой-то базовый древний исток.

Эрик: Страх перед тем, чего не должно быть, страх перед темнотой, страх перед тем, что от тебя отличается… Знаете ведь, как можно заставить одного человека возненавидеть и убить другого? Нужно просто сделать своего противника нечеловеком.

Эрик (банджо) и Наташа (washboard), фото Тобермори

Саша: Феномен нашей группы в том, что в нынешние темные времена, во многом связанные со смертью, мы представляем эту самую смерть в забавном и дружественном виде. Да, мы поем про долину смертной тени, в которую все попадем, но это выглядит не как смертный приговор, а как прикольный комикс в вестерн-стиле. Попадешь в чистилище с двумя кольтами, например. И когда люди в нынешней обстановке это слушают, им это помогает примириться с миром, полным террористов, убийц и трагедий.

Эрик: У нас в репертуаре есть Сашина песня про Джонни. О том, как Джонни пробирается через пустыню, в одной руке у него револьвер, в другой крест…

Саша: …и песня заканчивается словами “Джонни идет, и во всей долине твари не сыщешь страшнее его”. Иногда человек, который сталкивается с какими-то неприятностями и преодолевает их, в результате сам становится страшнее этих неприятностей. Во многом это то, о чем мы говорим.

Эрик: Если всего бояться, можно сойти с ума или превратиться в полное ничтожество. Обычно страх перед смертью – самый мрачный, и лучше всего изложить его как что-то, над чем можно посмеяться.

Саша: Для меня квинтэссенцией американской готики в музыке является Jay Munly. С одной стороны, его песни красивы и мелодичны; с другой, он поет об иррациональных и жутких вещах. Но делает он это так, что ты примиряешься с фактом их существования рядом с тобой.

Эрик: И конечно, в американской готике живут глубокие традиции библейского искупления из Ветхого завета. Библейский язык универсален для всей американской культуры и для подобной музыки в частности. Можно сказать фразу – “Это были люди сурового нрава, которые подолгу камень за пазухой не держали”, это из Стейнбека цитата, и сразу становится понятно, о чем речь. Все замешано на тяжком труде и вере, мрачной земляной вере.

Важную роль играет привязанность к земле и личная ответственность за нее. Свой надел, который обрабатывали поколения до и будут обрабатывать поколения после. Опять же, любопытно было бы провести параллели между техасскими балладами времен Аламо и козацкими песнями.

Саша: Нам однажды оставили отличный комментарий о нашей музыке – как будто бы были козаки, которые сражались в Украине с нечистью, а потом им это надоело и они эмигрировали в Америку, а там все та же нечисть, и теперь они поют об этом грустные песни. Несомненно, у нас есть элементы украинской культуры, положенные на реалии американской готики.

Эрик: Я бы хотел, чтобы украинская музыка и культура в целом развивались, но пока что они это делают причудливым способом, порой вызывая отторжение шароварщиной…

Саша: Есть стереотип, что украинская культура – это сплошное село. Тогда мы говорим – окей, мы село, но крутое! И наш сельский фольклор крутой, и мы гордимся этим. У нас в селах сохранились рассказы бабушек, услышанных ими от их бабушек, истории, которым по 700 лет, времен орды и козаков – впечатляющий пласт живой устной традиции.

Друг рассказывал, как еще недавно в Псковской области на масленицу, полностью повторяя масленичный обряд, сжигали чучело Гитлера. Никакое искусственное навязывание не может убить глубинных народных верований, они все равно вылезут. Хоть Гитлера да сожгут.

Дивуар: Когда мы писали песню Гріх, она появилась просто из ниоткуда, мы просто в один момент начали ее играть. Это было чистое шаманство.

Саша: Я это называю “мед поэзии”, как у скальдов. Когда через тебя идет какой-то поток, и твои речи меняются. Конечно, на это накладывается определенный уровень умений и опыта. Смысл в том, чтобы ты сам верил в то, что пишешь: когда это по-настоящему, ты переживаешь экстаз. Более того, ты продолжаешь переживать его на репетиции и на концерте. Через тебя говорит голос архетипа. Поэтому и слушателям нравится эта честность, они ей верят.

Дивуар (вокал, гитара), фото Тобермори

Дивуар: Когда сочиняешь честно, попадаешь в поток, находишься в определенном измененном состоянии сознания и в процессе написания, и на репетиции. На концерте же это превращается в настоящий ритуал, у тебя есть целая аудитория, которая тебя слышит и участвует в этом.

На мой взгляд, Zwyntar сейчас в том состоянии, когда мы все понимаем, что для группы хорошо, а что не подходит. Так что когда я начинаю что-то создавать, то сразу понимаю, оно это или не оно.

Саша: Круто играть в коллективе, в котором каждый – самодостаточная личность. Каждый из нас – вещь в себе, ему не нужно притворяться. В конце концов, если другим не понравится то, что ты принес на репетицию, всегда можно приспособить это для сольного самовыражения.

У нас общий творческий процесс: один придумал куплет, остальные дописали, а потом все вместе решили, что это нужно играть иначе. В итоге то, что вошло в общую программу, нравится всем одинаково.

Эрик: Раньше я довольно часто себя вел деспотично и указывал музыкантам, что им делать. В Zwyntar я себе такого не позволяю: во-первых, все эти люди и так знают, что им делать, во-вторых, мы легко подхватываем на репетициях друг за другом. И это не просто физическая сыгранность, а всеобщее понимание той цели, к которой мы идем.